А.Ф. Лосев о музыке как об опыте «чистого» постижения мира

 

В 90-х годах была опубликована рукопись А.Ф. Лосева “Стро­ение художественного мироощущения” (1915-16 гг.), где намечаются подступы к теме познания мира средствами музыкального ис­кусства - темы сквозной для всего творчества Лосева. Сохранившаяся машинопись обрывается, но уже найденная часть работы весьма ин­те­ресна для исследования становления эстетического учения философа, син­теза в его творчестве ре­лигиозно-философского, экзистенциального и теоретического знания.

Художественное познание жизни и мира, утверждает в своём труде А.Ф. Лосев, в своей внутренней структуре одинаково со всеми иными ви­да­ми познания. Человеческая психика континуальна - здесь мы находим целую лестницу переживаний, в основе которых лежит “отношение поз­на­ваемого и познающего”, которое в нашем восприятии слито в одно онто­ло­гическое целое. Отсюда, несмотря на эмпирически раздельное наше восп­риятие внешнего мира и сознания, “где-то глубине должна кры­ться то­ч­ка интимного  соприкосновения”, которую мы вправе наз­вать “чистым опы­­­­том”. То же и в области эсте­ти­чес­­кого созерцания, где мы видим не­п­ре­рывную градацию единого бытия - от бесформенного чистого опыта к оформленному единству структурных его образований [1,10].

Эта непрерывная творческая текучесть бытия (как и неоформ­лен­ное поз­навательное его качество) и лежит, по Лосеву, в основе всех со­сто­яний ис­кусства. И такое не тронутое мыслью бытие несёт в себе печать начи­на­ю­ще­гося преоб­ра­же­ния косной материи, представляемой в искусстве как нечто спасенное, как форма истинной кра­со­ты. Однако эта основа ис­кусства являет собою противоречие: ука­зывая на глубинный смысл пред­ме­тов, “она не называет этих предметов”, “она ещё не вполне во­сп­риняла в себя Логос”. Это  тра­гизм человеческого и ми­рового бытия, и без су­ще­ст­венной орга­ни­за­ции этого мятущегося (“зло­го”) бытия невозможна ни­ка­кая организация собственно знания как “прекрасной и бессмертной фор­мы  и воплощения духа”. На основе этого первичного бытия искусство и порождает свои структуры и образования, “чер­пая последние из того предвидения Логоса будущих времён, ис­ка­же­н­ного в настоящем плане до степени инертной материи”. Отсюда глубинная (психологическая и фи­ло­со­фская) классификация искусств только и возможна при учёте этого понятия чистого опыта и вытекающих из него структур [1,11].

Традиционное разделение искусства есть лишь разделение искусст­ва по роду (содер­жанию) материала, однако, по Лосеву, искусство как поз­на­ние должно опираться главным образом на степень его оформления. Учёный выделяет  два вида художественных структур: связанных с худо­же­ст­вен­ным ми­ро­ощущением, базирующимся на чистом художественном опыте (то есть лишенном образований мы­сли и всяких структурных форм) и на мироощущении, характеризуемом известным накоплением структур на основе этого чистого опыта. К первому виду искусств мы должны от­не­сти прежде всего чис­тую музыку лишенную всякой изобразите­ль­ности и не вы­зывающую никаких обязательных бытийственных ассоциаций. Ко вто­ро­му виду (вместе с иными искус­ствами) мы должны отнести программную музыку. Ту же “виви­сек­цию”, отметим,  совершает Лосев и с по­э­зией, подчеркивая, что есть в ней це­лый ряд лирических про­из­веде­ний, ли­шенных всякой образности, в которых весьма сильна линия вырази­те­льности, при полном отсутствии изо­бразительности [1,12].

Таким образом, по Лосеву, в изначальном плане искусство преоб­ра­жа­ет бытие в его чистом (ещё в мыслеобразном) плане, и отсюда в нём на­личествует два мироощущения: (чисто) музыкальное и образное.  Что же такое (чисто)музыкальный опыт? Это есть сама творческая те­ку­честь, вся динамика  внутренних сос­то­яний человека: психическая и му­зы­кальная адекватность, по мнению ученого, онтологически адекватны. В психике нет “предметов” (состояний), но она всегда есть “поток” (Здесь ученый ссылается на Дже­мса, хотя, как представляется, эта идейная плат­форма восходит к Ницше и Шопенгауэру). То же, по его мнению, и в музыке: здесь нет от­дельных тонов. Суть музыки - в её непрерывной  те­ку­чести, она живёт исключительно в “том истинном времени, которое ощу­щается нами во внутреннем опыте как совершенно неоднородное и твор­че­ское, вопреки однородности и инертности овеществленного вре­мени про­стран­ст­венного мира (т.е., времени, измеряемого по солнцу)” [1,14]. Музыка из всех искусств наиболее ярко выражает сущность сокровенной жизни чело­века, а следовательно, жизни вообще, “поскольку само­наб­лю­де­ние явля­ется вообще единственным источником познания глубин бы­тия”. Музыка приводит в вибрацию душу человека, вы­зы­вая в её орга­ни­зме тайные и глу­бокие волнения. Образные же искусства ставят между че­ловеком и поз­на­ваемым образ, то есть извес­т­ную структуру соз­на­ния, и че­рез эту стру­к­туру душа и чувствует бытие. Здесь очевидны при­знаки “ло­ги­ческого статитизма, взамен музыка­ль­ного, творческого динамизма” [1,15].

С эпистемологической точки зрения этот чистый музыкальный опыт для философа есть полный хаос и полное бесформенное множество. “Это есть познание смысла, сущности вещей, здесь нет ещё самих предметов” - на подобный опыт не могут притязать в той же степени ни наука, ни фи­ло­софия, которые в своей теории познания могут выражать лишь мир мате­риально оформленных процессов. Чистый  опыт, конечно же, тоже как-то оформлен, но эта оформленность не познавательная, но экзис­тен­ци­а­льная. Имен­­но эту оформленность всякого искусства (при­н­цип личной акту­а­ль­ности в эстетическом переживании) Лосев и считает нужным положить в основу своей классификации искусств и художественного переживания.

А.Ф. Лосев, говоря о специфике трагического в искусстве, отмечает, что “из всех искусств музыка наиболее сродни трагизму и что она вы­ра­жает его наиболее ярко” [1,26]. Трагизм есть, прежде всего, мироощущение, которое фиксирует как “общую, мировую, лежащую во всем видимом и слышимом, жизнь” (глубинная основа которой ощущается хаотичной и кошмарной), так и “человеческую личность, связан­ную наиболее интим­ными корнями с этой мировой жизнью, одна­ко несущую в себе principium individuations”. Но во всяком трагическом мироощущении дан еще и тре­тий, прикровенный план. Это план преображенной жизни. Трагическая лич­­ность, возвышаясь в этом преображении до космических граней, в то же время переживает ограниченность нашего видимого мира  [1,24].

Этому переживанию соответствует музыкальное мироощущение, ко­торое  есть “ощущение текучести непрерывного потока бытия” и, в то же время, “познание чистого качества предметов, познание того общего ма­те­риала, из которого они создаются” [1,27]. Отсюда и различие между пере­живаниями радости, любви, горя и т.п., ко­торые составляют обыденную жизнь, и чистой музыкой  как откровением. “Музыка откры­вает глубоча­й­шую и зах­ватывающую сущность там, где раньше, казалось бы, царила всё та же прискучившая и монотонная обыденность... только в музыке, становясь лицом к жизни, мы видим всю нашу обыденную скло­н­ность к абстракции и видим, как всё простое и ясное в переживаниях свя­зано глубочайшими мистическими корнями с Мировой Душой, бьющейся в каждой маленькой человеческой личности”. По Лосеву, можно говорить о прямой зависимости трагедии от музыки - “трагедия произошла из духа музыки, ибо настоящая музыка состоит из элементов духа” [1, 29].

В работах советского периода А.Ф. Лосев, про­должая исследования природы музыкального как “искусства времени, которое в своей основе есть становление”[2, 325], синтезирует ранее вы­д­винутый им прин­цип ли­чной акту­а­ль­ности в эстетическом пережи­ва­нии в рамках более широкой культурно-исторической типологии музыкальных форм, допол­няя его принципом социально-исторического развития му­зы­ки [2, 335]. Однако образ преображения и спасения “ми­рового бытия” в рамках  (чи­с­то-)музыкального переживания навсегда остаётся в эстетических работах философа.

 

1.     Лосев А.Ф. Строение художественного произведения//Начала, - 1993. - № 2 - С. 8 - 31.

2.     Лосев А.Ф. Основной вопрос философии музыки//Философия. Ми­фо­ло­гия. Культура. - 1991. - С. 315 - 336.

 

Разум и культура/Сборник научных трудов. – Саратов: Изд-во СГУ, 2001. – 75 – 78.